Сакральная Мудрость Древних

Внимательное отношение к опыту исторического развития, трезвый учет и трезвая оценка этого опыта издавна составляют одну из самых сильных и самых замечательных сторон большевизма.

  Нельзя стать настоящим большевиком, следовательно, нельзя подняться до уровня передовых представителей рабочего класса, не изучая, не переваривая и не используя в интересах непосредственной работы и борьбы опыта всемирной истории, в особенности тех ее этапов, на которых основные вопросы общественной жизни решают острая борьба классов, революция и гражданская война.

  На таких этапах обычно ярче всего, полнее, очевиднее, острее обнаруживается сила массового действия, закладываются «глубокие и прочные устои классовых группировок», наконец, проверяется подлинная природа различных политических партий, и течений, очерчивается круг их реальных интересов, осознаются их идейно-политическое существо, их значение и их задачи. Естественно, что такие переломные этапы всемирной истории всегда более других служат для нас источником величайших уроков.

  «Всякая революция означает крутой перелом в жизни громадных масс народа... И как всякий перелом в жизни любого человека многому его учит, заставляет его многое пережить и перечувствовать, так и революция дает всему народу в короткое время самые содержательные и ценные уроки» (Ленин).

  Было бы, разумеется, признаком явной политической близорукости игнорировать эти уроки, обходить или предавать их забвению.

  История не повторяется. Сегодняшний исторический день существенно отличается от вчерашнего точно так же, как завтрашний день истории будет существенно иным, чем ее сегодняшний день. Новые времена, новые условия, новые дела. Однако признание этого положения вовсе не означает признание того, будто не повторяются ошибки конкретных творцов истории, ошибки лиц, групп или целых течений. Очень часто бывает, что в новых условиях новые люди повторяют старые ошибки других людей, окрашивая эти старые ошибки в новый цвет.

  Для того чтобы гарантировать себя от повторения этих старых ошибок, нужно их, прежде всего, знать. А это обязывает нас к тому, чтобы внимательнейшим образом изучать опыт предшествующего исторического развития и не менее внимательно использовать этот концентрированный исторический опыт в интересах нашей собственной классовой политики.

  С этой точки зрения, с точки зрения правильного использования рабочим классом и его партией опыта исторического развития, исключительную ценность представляет изучение классических буржуазных революций.

  Будучи призваны устранить противоречия, назревающие «десятилетиями и веками», эти революции отличались необыкновенной содержательностью событий и таким размахом классовой борьбы, какого не знала до того всемирная история. Именно эта их необыкновенная содержательность, обилие событий и редкая острота политических столкновений делают классические буржуазные революции источником всевозможных политических и тактических поучений.

  К числу бессмыслиц, щедро распространяемых про нас нашими прямыми противниками, в их числе и так называемой оппозицией, относится, между прочим, то утверждение, что мы будто бы пугаемся опыта этих революций, боимся оглянуться на них и «под всяческими предлогами» избегаем сопоставления с ними нашей революции.

  В этом утверждений наших противников не содержится и намека на правду. Мы не только не отрицаем необходимости и безусловной полезности глубокого изучения этих революций, напротив, мы прямо обязываем к такому изучению всех, кто претендует на роль серьезных политиков и кто желает вести политику на строго научных основаниях. Но мы категорически отвергаем плоские и поверхностные сопоставления и аналогии, проводимые ныне оппозиционными теоретиками между социалистической революцией в нашей стране и классическими буржуазными революциями. Мы считали эти аналогии ненаучными, противными духу марксизма, поскольку к ним прибегают только для того, чтобы показать и доказать сходство нашей революции с другими, в частности с буржуазными революциями. Всякая аналогия только тогда получает серьезное научное и политическое значение, когда она помогает выяснять не только и не столько сходство между явлениями одного и другого ряда, сколько различие между ними. Параллели и аналогии между нашей революцией и классическими революциями буржуазии только тогда приобретают значение, когда через посредство их выясняются не только черты сходства, но, главным образом, и черты различия между различными революциями различных эпох.

  Мы убеждены в непоколебимости той марксистской истины, что каждая новая эпоха общественного развития неизбежно содержит в себе те или иные оригинальные, ранее невиданные, специфические черты. Относительно непоколебимости этой истины Маркс писал еще в первом томе «Капитала», т.-е. свыше шестидесяти лет тому назад. Этой истины никто не опроверг и никто не сможет опровергнуть.

  Мы убеждены, далее, в том, что линия поведения партии рабочего класса должна строиться на основе учета этих новых, оригинальных, специфических черт, которые таит в себе каждая новая полоса исторического развития, каждая новая эпоха. Иными словами, в основании нашей политики всегда должен лежать учет «живой жизни», во всей ее полноте, во всем ее многообразии, со всеми ее свойствами. «Никогда миллионы людей не будут слушать советов партии, если эти советы не совпадают с тем, чему их учит опыт собственной жизни» (Ленин). А так как условия их «собственной жизни» меняются, так как меняется расстановка классовых сил, меняется соотношение между этими силами, меняется общий хозяйственный фон, на котором живут и действуют классы, то по необходимости должна меняться политика пролетарской партии. И главная задача для настоящих пролетарских революционеров состоит не в том, чтобы не менять этой политики, а в том, чтобы при всех ее изменениях она оставалась бы выражением верности рабочему классу, его непосредственным и его конечным историческим целям.

  Эти общие соображения имеют близкое отношение к поднятому нами вопросу о параллелях и аналогиях. Эпоха буржуазных революций имела свои особенности, свои специфические черты; эпоха пролетарских революции имеет свои. Буржуазные революции развивались в одних хозяйственных условиях, пролетарские - в других. В буржуазных революциях действовали одни классы, в пролетарских - другие. В буржуазных революциях классы боролись за решение одних задач, в пролетарских - классы борются за решение совершенно других задач. Вот почему, если при изучении, скажем, нашей революции мы ограничивались бы тем только, что отыскивали бы черты сходства, забывая самые коренные различия между ней и классическими буржуазными революциями, мы никогда не поняли бы исторического значения нашей революции и ее действительных задач. Мы лишили бы пролетариат возможности найти и понять элементы того особенного, нового, неповторимого и невиданного во все предшествующие времена, что есть в нашей революции и что с точки зрения марксизма определяющим образом влияет на линию политического поведения партии и пролетариата В последнем счете мы лишили бы пролетариат возможности наметить правильную политическую линию

  «Подменять конкретное абстрактным - один из самых главных, самых опасных грехов революций» (Ленин). Подменять анализ конкретного содержания нашей революции некритическим уподоблением ее буржуазным революциям, ограничиваться перенесением закономерностей этих революций на нашу - значит цинично и неумно насмехаться над методологическими требованиями марксизма

  Одним из таких особенно ходовых уподоблений и вместе с тем одним из бесподобных надругательств над требованиями марксистской методологии является уподобление нынешнего периода нашей революции периоду так называемого термидора

  Правда, немногие из тех, кто эксплоатирует аналогию с термидором, знают, что такое подлинный термидор.

  Однако это их глубокое невежество относительно того, что представляла собой в истории Великой французской революции эпоха термидора, не мешает им пользоваться параллелями и аналогиями. Пожалуй, даже это невежество иногда способствует сильному обращению со всякого рода параллелями и аналогиями, поскольку человек, пользующийся ими и не разумеющий, «что к чему», утрачивает сознание политической и научной ответственности за всякие вообще параллели и аналогии.

  В истории Великой французской революции термидор [название месяца в революционном календаре, введенном якобинцами, желавшими как можно скорее покончить со всем старым. Термидор соответствует нашему июлю-августу. Переворот 9 термидора - 27 июля 1794 г.] был поворотным пунктом от революции в сторону реакции. Называя термидорианским нынешний период нашей революции, оппозиция желает подчеркнуть ту мысль, что у нас налицо имеется упадок революции, и что историческим резюме этого упадка должно быть восстановление капитализма, реставрация порядков, низвергнутых и уничтоженных в октябре 1917 г.

  Это оппозиционное сравнение, несомненно, имело бы ценность и силу, если бы оно опиралось на об’ективный и всесторонний анализ явлений хозяйственной и политической жизни нашей страны, и если бы посредством этого анализа оппозиции удалось доказать, что в условиях нашего существования и развития заложены экономические и политические предпосылки гибели революции, перерождения ее тканей и торжества реакции. Но этого как раз и не может доказать оппозиция. Все оппозиционные напоминания о термидоре становятся поэтому пустой и бессодержательной игрой в параллели и аналогии, игрой, которая подменяет собою вдумчивое и серьезное отношение к текущей практике нашего социалистического строительства.

  Надо сказать, что аналогии с Великой французской революцией и - что особенно интересно - с периодом термидора, с периодом крушения якобинской диктатуры, совсем недавно сурово осуждались троцкистами. «Исторические аналогии с Великой французской революцией (крушение якобинцев), которыми питается и утешается либерализм и меньшевизм, поверхностны и несостоятельны». Так писал Троцкий в брошюре «Новый курс» (стр. 33, курсив наш - авт.). Тот же Троцкий теперь предпочитает умалчивать о несостоятельности этих аналогий, чему, конечно, не следует удивляться, раз сам он вслед за либерализмом и меньшевизмом питается и утешается теми же самыми аналогиями.

  Теория «русского термидора», ныне пропагандируемая оппозицией, наиболее полно и откровенно была развита небезызвестным профессором Устряловым, сменовеховцем,- бывшим кадетом и колчаковцем.

  О классовом смысле этой теории и об условиях ее появления на свет - о ее исторических корнях - мы будем говорить ниже, выяснив предварительно, что представляла собой эпоха термидора в истории Великой французской революции, как она подготовлялась и по каким конкретным соображениям закономерности этой эпохи не могут быть перенесены на нашу революцию.

Предисловие из: В. Колоколкин, С. Моносов "Что такое Термидор" (Московский рабочий, 1929)