Мне кажется, такое настроение к новостям было у местных жителей при фашистской оккупации. Просто выживать, ожидая удобного момента, чтобы отомстить. Ждать наших.
----------------------------------------
Я помню, война грохотала и на сердце было темно,
Когда я смотрел про Чапая в глухом городишке кино.
Месилась кровавая каша. Нас били. Зал горько молчал.
И вдруг звонким голосом: "Наши!" - мальчишка один закричал.
Промчались они на экране, и словно пахнуло весной,
И взрослые люди рыдали в далеком сибирском кино.
И я с ними радостно плакал, и мысленно мчался в огне
С любимым Чапаем в атаку на белом красавце коне.
Шли годы, в них всякое было. Я многое в жизни постиг,
Но сердце мое не забыло тот звонкий мальчишеский крик.
И ныне, когда лихолетье лютует, святыни круша,
О, как этим возгласом детским моя согревалась душа.
И как бы мне не было страшно, я искренне верил тогда,
Что снова появятся наши, и снова отхлынет беда.
Я верил - они где-то близко, я ждал, что труба зазвучит,
Я думал, да где ж тот мальчишка, когда же он вновь закричит.
Но тщетно впивался я в лица случайных и близких людей,
В них не было дивной Жар-птицы мальчишеской жизни моей.
И вдруг в моем сердце уставшем, как огненный свет янтаря,
Сверкнула догадка, что "наши" сегодня не кто-то, а я!
И быть мне последним иудой, коль стану надеждою жить,
Что кто-то устроит мне чудо, а я буду в ладушки бить.
Но если, не ведая страха, я встану и выйду вперед,
Мальчишка, как майская птаха, от радости вдруг запоет.
Скликая живущих и павших под сень легендарных знамен,
Восторженным голосом - "Наши!" поднимет товарищей он.
И встанут их тысячи тысяч, и прочь побегут палачи.
Ты слышишь, мальчонка?
Я наши!
Я вышел!
Скорей, сорванец, закричи!
----------------------------------------
Я помню, война грохотала и на сердце было темно,
Когда я смотрел про Чапая в глухом городишке кино.
Месилась кровавая каша. Нас били. Зал горько молчал.
И вдруг звонким голосом: "Наши!" - мальчишка один закричал.
Промчались они на экране, и словно пахнуло весной,
И взрослые люди рыдали в далеком сибирском кино.
И я с ними радостно плакал, и мысленно мчался в огне
С любимым Чапаем в атаку на белом красавце коне.
Шли годы, в них всякое было. Я многое в жизни постиг,
Но сердце мое не забыло тот звонкий мальчишеский крик.
И ныне, когда лихолетье лютует, святыни круша,
О, как этим возгласом детским моя согревалась душа.
И как бы мне не было страшно, я искренне верил тогда,
Что снова появятся наши, и снова отхлынет беда.
Я верил - они где-то близко, я ждал, что труба зазвучит,
Я думал, да где ж тот мальчишка, когда же он вновь закричит.
Но тщетно впивался я в лица случайных и близких людей,
В них не было дивной Жар-птицы мальчишеской жизни моей.
И вдруг в моем сердце уставшем, как огненный свет янтаря,
Сверкнула догадка, что "наши" сегодня не кто-то, а я!
И быть мне последним иудой, коль стану надеждою жить,
Что кто-то устроит мне чудо, а я буду в ладушки бить.
Но если, не ведая страха, я встану и выйду вперед,
Мальчишка, как майская птаха, от радости вдруг запоет.
Скликая живущих и павших под сень легендарных знамен,
Восторженным голосом - "Наши!" поднимет товарищей он.
И встанут их тысячи тысяч, и прочь побегут палачи.
Ты слышишь, мальчонка?
Я наши!
Я вышел!
Скорей, сорванец, закричи!
Стихи Бориса Гунько с изм. Александра Харчикова