Ненавистники народничества переносят свою антипатию даже на российское общество 1870-1880-х годов за его сочувствие народникам. В этом сошлись юрист Анатолий Кучерена и театральный режиссер Марк Захаров, которые вслед за историком Ф.М.Лурье клеймят оправдание Веры Засулич судом присяжных как "вопиющий подрыв законности", "индульгенцию террористам" и свидетельство недоразвитости российского общества в смысле цивилизации. Знали бы Лурье, Захаров и Кучерена, что оправдательному приговору по делу Засулич рукоплескали присутствовавшие в зале суда государственный канцлер Российской империи светлейший князь Александр Михайлович Горчаков и ... Федор Михайлович Достоевский!
Народничество как идеология российского освободительного движения господствовало не только в 70-е, но и в 60-е и даже в 80-е годы XIX в. Однако временем исчерпывающего выражения и расцвета народничества была, несомненно, эпоха 70-х годов - точнее, с конца 60-х по начало 80-х, включая "старую" (1879-1882) "Народную волю". Эта "революционнейшая из эпох в жизни русской интеллигенции" давно обрела и сохраняет доныне самостоятельный научный интерес - по совокупности разных причин.
Во-первых, идейные основы народничества, заложенные на рубеже 50-60-х годов А. И. Герценом и Н. Г. Чернышевским, оставались и в 70-е годы знаменем освободительной борьбы, причем они дополнялись и уточнялись, сообразно с требованиями времени. Поэтому изучать ТЕОРИЮ народничества всего удобнее на примере 70-х годов с экскурсом в 60-е годы к Герцену и Чернышевскому.
Далее, именно в 70-е годы в рамках народнической теории полностью сложились и были изжиты все самые характерные для народничества ТАКТИЧЕСКИЕ направления - пропагандистское, бунтарское, заговорщическое.
Далее, 70-е годы - это время проверки на ПРАКТИКЕ, в горниле революционных действий, теории и тактики народничества, время непрерывного демократического подъема, главной силой которого были народники.
Наконец, вторая революционная ситуация 1879-1882 гг. - эта вершина нараставшего в течение десяти лет демократического подъема, обозначила собою момент наивысшего раскрытия, торжества и крушения народничества как единственной тогда в России революционной доктрины единственной же организованной силы, ПАРТИИ революционеров. В условиях 1879-1882 гг. "старое", классическое народничество от Герцена и Чернышевского до А. И. Желябова и Г. В. Плеханова всеобъемлюще проявило и почти исчерпало себя.
После второй революционной ситуации, примерно с 1883 г., начался постепенный упадок революционного народничества и подъем народничества либерального, а параллельно с этим - рост социал-демократии, т. е. наступила уже совсем иная эпоха, качественно отличная от революционно-народнической. Правда, в начале XX века вновь появились революционные партии народнического (точнее неонароднического) типа - эсеры, энесы, эсеры-максималисты, - но они создавались и действовали в принципиально новых условиях развитого капитализма и противоборства многочисленных (помещичьих, буржуазных, крестьянских, пролетарских) партий.
Проблема народничества - одна из самых сложных, острых и спорных в нашей исторической науке, проблема поистине с многострадальной судьбой. Это не удивительно, ибо само понятие "народничества" разнолико и противоречиво, его отличают, как подметил Ф. Энгельс, "самые невероятные и причудливые сочетания идей", из которых одни можно квалифицировать как сверхреволюционные, другие - как либеральные, а третьи - даже как реакционные. Поэтому так разноголосо оценивают народничество историки разных партий и направлений: одно и то же в нем либо осуждают, либо превозносят, черпают из него свое и отбрасывают "чужое". Эсеры находили в нем аргументы для оправдания терроризма; большевики, напротив, - для противопоставления террору повседневной работы в массах; меньшевики - для обвинений большевиков в "бланкизме" и "нечаевщине"; либералы - для обоснования конституционных реформ. Только царские каратели не находили в народничестве ничего "своего". Но именно они, как ни странно, явились первыми его исследователями.
Каковы же отличительные черты правительственной концепции?
Во-первых, сознательное извращение правды о революционном движении, стремление очернить и дискредитировать его как вереницу злодеяний, против которых, дескать, вполне оправданы любые репрессии . Народники (особенно народовольцы) изображались здесь как скопище невежд и "бандитов", "проникнутых идеей, что они призваны создать на земле благополучие при помощи крови и убийств.
Во-вторых, намеренное игнорирование причин и побудительных стимулов революционной борьбы, подмена их "злодейскими умыслами", "тлетворными влияниями Запада", "испорченностью нравов", и как итог - отрицание целесообразности, закономерности, неизбежности революций в России.
В-третьих, сугубо практическое назначение трудов, представляющих эту концепцию: все они вооружали царских карателей фактическими данными о крамоле, дабы каратели преследовали крамолу со знанием дела. Кстати, именно в обилии фактов, почерпнутых зачастую из тайников царского сыска, и заключается главное достоинство этих трудов. Научного значения (кроме раритетно-историографического) они не имеют.
Некоторый диссонанс внес в охранительную концепцию А. П. Мальшинский, заявивший, что "нельзя искоренить крамолу одними только репрессивными мерами".
Немногим позднее охранительной концепции, тоже с 80-х годов, начала складываться другая, либеральная концепция в историографии народничества. Вот смысл этой концепции.
Народники - это благородные и честные люди, которые поначалу стремились к просвещению русского народа мирным путем и почти не отличались от либералов (все различие между ними сводилось к психологии: либералыде представляли собой рассудительных, но безвольных Гамлетов, а народники - волевых, но безрассудных Дон Кихотов). Царизм же, вместо того, чтобы пойти навстречу народникам (и либералам!) "по пути реформ сверху", подверг их жестоким репрессиям и тем самым лишь превратил добряков-народников в злостных революционеров. "В высокой степени безобидное и мечтательное, романтическое и утопическое, - писал о движении народников Богучарский, - оно в своем революционизме непременно сошло бы само собою на нет, если бы не привычка русских правящих сфер пугаться проявления в стране буквально всякого шороха". Либеральный демократ М. П. Драгоманов так конкретизировал эту точку зрения: "Если бы знаменитое "хождение в народ" русских социалистов 1874-1875 гг. совершалось при условиях западноевропейских, т. е. осталось безнаказанным, или было даже судимо и наказано по европейским законам, то значительная часть людей, которые погибли в России или перешли к террористическим теориям и действиям, сами собою обратились бы в "постепеновцев". Но царское правительство своими неоправданными репрессиями "как будто нарочно заботилось создать (...) обширные кадры революционных деятелей, непрестанно пополнявшиеся".
Так на примере 1870-х годов либералы советовали царизму быть терпимым к "шороху" либерализма, доказывая, что карательные излишества даже либеральных мечтателей озлобляют и делают революционерами, опасными, в первую-то очередь, для самого царизма. Впрочем, одобряя политические (особенно, конституционные) стремления революционеров, либеральные историки осуждали их способ действия: для либералов "красный" террор был такой же "крайностью" слева, какой справа был "белый" террор. "Методы борьбы народовольчества - заговор и терроризм - как методы совершенно неверные, - заключал Богучарский, - оказались, конечно, и совершенно несостоятельными на практике". Эта мысль пронизывает труды всех либеральных историков от Туна до Глинского.
Охранительной и либеральной концепциям противоборствовала третья до 1917 г. концепция в историографии народничества - собственно народническая. Она начала формироваться почти одновременно с охранительной концепцией и в противовес ей. Первоначальную основу народнической концепции составили нелегальные издания "Народной воли" - программные статьи, прокламации, биографии деятелей партии, следственные показания, судебные речи. К ним добавились изданные в эмиграции сочинения П. А. Кропоткина, П. Л. Лаврова, С. М. Степняка-Кравчинского, Л. А. Тихомирова (до его ренегатства), - в первую очередь по значению книги "Подпольная Россия" Кравчинского (1882, Милан) и "Народники-пропагандисты 1873-1878 гг." Лаврова (1895-1896, Женева).
Сила и слабость народнической концепции заключались в ее революционности. Сами народники, естественно, считали свою идеологию единственно правильной, хотя расходились в тактических и даже программных вопросах. В большинстве своем они (включая Кропоткина, Лаврова, Кравчинского) признавали самой рациональной программу "Народной воли", но террор как способ борьбы считали бесперспективным, при всей его (для России 1870-х годов) исторической обусловленности. Главное же, они разоблачали антинародную сущность и обреченность царизма и, вопреки многоголосой клевете, доказывали, сколь привлекательны революционеры нравственно - с их любовью к народу, самоотверженностью, бескорыстием, искренностью.
С начала XX в. народническую тенденцию подхватили и панегирически развили эсеры, которые насаждали прямо-таки культ "Народной воли" в условиях, когда народовольчество уже становилось анахронизмом.
По материалам: Н.А. Троицкий "Русское революционное народничество 1870-х годов"
Продолжение следует...